«Искушение механического кролика». Мода на спасение

Амплитуда мировой маниакальности увеличивается. Грета Тунберг юродствует на глобальном потеплении. Зоозащитники кусают людей. Феминизм зае*** уже всех. Геи объявили диктатуру толерантности. Неолиберализм неистовствует в предчувствии агонии экономики роста.

Как известно, экономика роста основана на неравенстве и ведет к еще большей классовой дифференциации. Поэтому все разговоры в пользу бедных — от лукавого. Дьявол глобализации знает, как сыграть на идеалах справедливости в свою пользу. Тем более, сегодня, когда все мы опосредованы медиа. СМИ кормят нас фактами, которые не более, чем постановочные фейки. Мы перевариваем эти факты-фейки, полагая, что в рефлексии социальных сетей создаем свои новые смыслы. Но это очередная иллюзия: медиа заппингуют нашими публикациями и жонглируют нашими истинами. А банковский оператор звонит ровно в час пик с предложением подключить в два раза больше интернета всего за сто гривень в месяц.

Вообще, вся капиталистическая корпоративная культура основана на одном правиле: любой товар выгоднее всего продаётся под раздутыми парусами спекулятивных пиар-кампаний. А спекулировать лучше всего на экологии, зоозащите, феминизме, квир-культуре и прочих левых идеях. Людям жизненно необходимы эгалитарные левые сказки: они популярны. Хотя, с другой стороны, элитарность правых очаровывает. Иерархия сексуальна, факт. Так что, в принципе, каждая отдельно взятая личность может сегодня испытать на себе биполярное расстройство неолиберализма. А биполярное расстройство, как известно, чревато маниакальностью.

Апокалипсис, конечно же, надвигается. Тем более, если о нем кликушествуют на каждом углу. Пауки капитала вот-вот перегрызут себя в банке, украшенной левыми лозунгами. Поэтому мода на спасение актуальна как никогда. Пора эвакуировать людей из общества раскрученных личных брендов.

Дезертирство с поля битвы с капитализмом, игнорирование героев и антигероев, бегство в невидимость манипулирующими СМИ, неподчинение генерированным смыслам, взгляд, обращенный в дискретное будущее, и эвакуация в храм бога Хаоса — вот рецепты спасения, которые даёт Третий дадаизм. По этим рецептам в сентябре 2019 года публике представили первый перформанс — «Искушение механического кролика» в галерее #ArtOdessa.

Предваряя историей анализ этого события contemporary art, стоит отметить, что искусство всегда отыгрывало аспект спасения, упреждая в этом религию. Отцы церквей могли обещать человеку спасение только в загробной жизни. Человеку же всегда хотелось быть спасённым задолго до гроба — в жизни не потусторонней, а реальной. Хотя бы в памяти следующих поколений.

На протяжении веков люди, способные позволить себе земной рай, мечтали про рай особенный — дифференцированный в земной вечности. Они инвестировали в овеществленные произведения искусства, прежде всего, в скульптуру и живопись: поскольку скульптура и живопись со временем практически не меняются, но растут в цене.

В начале ХХ-го века, века буаржуазности, российские текстильные магнаты Морозов и Щукин — кстати, потомки старообрядцев, — самозабвенно собирают коллекции французских импрессионистов, постимпрессионистов, фовистов и даже кубиста Пикассо, а «стекольный король» России Нечаев-Мальцов инвестирует более двух миллионов рублей в строительство Пушкинского музея. Прогрессивные коллекции и музей позднее национализируют, но имена их создателей уже выгравированы золотом в вечности.

Первая половина ХХ-го века отмечена модернистским спасением от реальности, которая все больше отчуждает человека от самого себя: то войнами и революциями, то техническим прогрессом и растущей экономикой. Абстракционизм, беспредметничество и весь The Russian avant-garde др***т ярость культурного мещанства и зовут в свободные новые миры. Дадаизм вызывающе теряет память и не любит интеллекта. Сюрреализм эстетски уходит в подсознание, бессознательное, фантазмы, архетипы и сновидения. Героически распиаренный абстрактный экспрессионизм раздвигает границы пространства и времени ради того, чтоб придумывать и совершать художественные ритуалы. Но только всё это бесполезно. Над миром уже встает заря неолиберализма, и повсеместным тиражом воцаряется поп-арт.

Аспект спасения, впрочем, никуда не исчезает. По Бодрийяру, неолиберализм предлагает демократический принцип спасения посредством творений тем, кто испытывает недостаток спасения посредством избранности. Иначе говоря, если не повезло родиться аристократом, всегда можно прикупить антиквариат. Старинные предметы искусства наращивают нули в эстимейтах аукционных продаж.

Параллельно приходит мода на «раскартинивание». Рожденные не денег, а идеи ради, концептуалисты предлагают спасение, понятное двум сотням людей на всей планете Земля. Итальянские миллионеры, утомленные всем этим акционизмом, который невозможно повесить на стенку, придумывают трансавангард. Маньеристская живопись триумфально возвращается во всемирные чарты. Но начинается кризис. Зато интернет дешевеет.

Современные галеристы торгуют «доступным искусством», открывая арт-интернет-магазины и ставя ценники от полтинника. Очевидно, что современные коллекционеры стремятся получить спасение задешево, надеясь, что их потненький полтинник превратит живописную «вещь в себе» в «вещь для нас». Современные художники рассказывают аудитории про гранты, «подключение к мировой анархической системе искусства» и собственном презрении к галеристам, но втихушку отгружают «картинки-мартинки» в арт-интернет-магазины, ставя ценники от трёх нулей. Очевидно, что они рассчитывают получить спасение задорого, надеясь, что нынче уже мало кого обескуражишь спекуляциями.

Кстати, про спекуляции. Страна Швеция — родина не только Греты Тунберг, но и Стокгольмской экономической школы, которая с недавних пор интегрирует в себе арт-инициативы, поскольку «признает искусство в качестве законной базы знаний, способной сделать науку и общество в целом более интенсивными». Конечно же, бизнес-школе необходимо искусство, тем более, если сравнивать его с «тальком, который используют при раздражении у детей». Директор стокгольмской арт-инициативы утверждает, что «искусство – это универсальная коммуникация. Оно дает возможность более гибко, без трения, ориентироваться в мире современного предпринимательства». Такой, очень новый, вектор спасения неолиберальной экономики посредством арта.

Становится душно и скучно — как в церкви. У вас еще не возникло ощущения, что вас опять нае****? Что ж, похоже, приходит все-таки время сыграть в карты по-научному.

Как говорил Леонид Войцехов в «Пролегоменах к Третьему дадаизму»: «Он сам по себе распадется на куски, этот капитализм. Эта буржуазная цивилизация, она сама по себе погибнет, потому что она исчерпала себя. И мы должны выстроить дискурс эвакуации из этого попадалова».

Но с дискурсом эвакуации все не так просто. Очевидно, что выстраивать его Леонид Войцехов собирался вокруг храма бога Хаоса, о котором в своем последнем, незаконченном, тексте «Дары и жертвы храму бога Хаоса» пишет, что «это должен быть «центр тайфуна», постоянно меняющий свою форму в зависимости от сотен факторов: освещенности, нагрева, влажности воздуха, силы ветра… вплоть до количества прихожан. И это пространство должно быть более целостным, чем все ныне существующие храмы, так как Хаос более изотропен, чем крайне сложно дифференцируемый Космос».

Здесь напрашивается неизбежная параллель между «сложно дифференцируемым Космосом» и дифференцированным современным обществом, степень отчуждения в котором вот-вот достигнет точки невозврата. Если же в качестве метафоры вспомнить бинарную оппозицию возвращение-невозврат, то эта степень отчуждения должна привести человека к возвращению в его изначальное, сакральное, мифологическое состояние — состояние, которое выражает Хаос.

А богом Хаоса, конечно же, является Дионис. Читаем далее в тексте Войцехова: «Дионис освобождает людей от нормированной скучно-размеренной жизни, его эпитет Лиэй – освободитель. Это бог экстаза. Он — сама иррациональная стихийность, развязанная дикость, в его свите лев и барс. В мистическом культе орфиков он lysios («развязывающий»), уничтожающий стесняющие ограничения. Дионис призывает выйти за границы семьи и общества, которые не просто ограничивают человека, а и проводят рубежи человеческой экзистенции. Он — сама необузданность изобилия. Из всего классического пантеона он наиболее близок к богу Хаоса». И в финале этого незаконченного текста читаем: «В отличие от обычных храмов любых конфессий, понижающих уровень стресса прихожан, храм Хаоса должен наоборот повышать его и доводить человека до состояния экстатического буйства, родственного furor teutonicus («гневу тевтонца»). Такое же состояние ярости, направленной безадресно вовне, было у берсерков времен норманских завоеваний. Почитающие бога Хаоса выходят из метафизики любви к ближнему в метафизику своеволия».

Вернемся к перформансу «Искушение механического кролика», который состоялся в галерее #ArtOdessa в воскресенье, 22 сентября 2019 года и был посвящен Леониду Войцехову.

В декорациях «Абстрактного сюрреализма», выставочного проекта художников Любы Токаревой, Bondero и Ирины Бережко, гостей встречает автор(ка) этих строк в образе гейши и предлагает персональные конфеты от Леонида Войцехова.

Гости разворачивают конфеты: внутри фольги — морковка, обернутая полоской писчей бумаги. На каждой такой бумажной полоске напечатан один из диалогов зайчиков — цитата из абсурдистской «Книги зайцев» Войцехова.

Одновременно ведется видеозапись. Чувство юмора собравшихся позволяет им «на полном серьёзе» давать квазинаучные блиц-интервью о роли моркови в вопросе превращения человека в зайца, в духе культовой мистификации «Ленин-гриб» Сергея Курёхина. Общение сопровождает умеренный алкоголь.

Когда морковные конфеты разобраны и съедены, а любопытство собравшихся доведено до нужного градуса, в зале появляется перформер Андрей Утенков, босой и весь в черном. На глазах у него черная повязка. В руке — огромная морковь. У его ног прыгает белый кролик.

Саунд — электронная музыка, на которую положен голос Леонида Войцехова, начитывающего «Пролегомены к Третьему дадаизму». Звук умеренно инфернален и в меру артикулирован. Лейтмотивом повторяются фразы Войцехова: «Мы смотрим в будущее, мы смотрим в пространство» и «Неправильно эвакуировали людей, неправильно».

Перформанс длится немногим более пятнадцати минут. В течение этого времени передвигающийся интуитивно точно, несмотря на черную повязку на глазах, и при этом нарочито механически, перформер — он же альтерэго художника, он же «механический кролик», он же «эвакопункт», он же додумайтесь сами кто еще, — демонстрирует гостям морковь.

Морковь в его руках становится то прометеевским огнём, то факелом апокалипсиса, то диониссийским кубком, то свечей памяти, то мечом крестоносца, то кинжалом самурая, то — опять-таки, вы могли бы увидеть в этом что-то еще.

Вот морковь — очевидный фаллический символ, который смущает галеристку. В другом случае взаимодействие с морковью перформера и зрителя приобретает характер мужского соперничества. Иногда морковь — это просто морковь, которая, как известно, богата кератином, а кератин улучшает зрение. Вопрос: кто же тут на самом-то деле слеп? И кто в этой дихотомической паре перформер-зритель искушаемый, а кто искуситель?

Особую роль — так не было задумано, это ситуативное превращение перформанса в хеппенинг, — играют дети. Их много, они окружают белого кролика. Еще бы! Ведь кролик Зефир — домашний питомец Софы Войцеховой. А большинство детей — её друзья. Детский акционизм веселее взрослого: дети изобретательней реагируют на морковь, они убегают от наступающего на них перформера, хохочут и даже пытаются спрятать белого кролика в галерейной подсобке.

Финальная часть перформанса — смерть и воскрешение «механического кролика» и эвакуация кролика настоящего. Любопытно, что настоящий кролик ведет себя очень артистично, он как будто подыгрывает «механическому кролику». Момент, когда кролик спрятан в клетку, и чёрная повязка снята с глаз Андрея Утенкова, а сам он, прежде чем унести клетку с животным, поворачивается на все четыре стороны к миру зрителей, самый драматичный. В этот момент одна девочка, подружка Софы, настойчиво пытается заглянуть в глаза перформеру, который с тревожным отчаянием оглядывает зал.

Зрители уже заняты каждый своим. Кто-то болтает. Кто-то фотографирует картины на стенах. Кто-то делает селфи. Двое малышей сидят на полу и увлеченно обсуждают последние игрушечные новинки. Современное человеческое общество подобно этим детям: его постоянно развлекают и подбрасывают ему всё больше новой «моркови». Что, кстати, гарантирует, что оно вряд ли что-либо осознаёт и желает спасения. Вновь задаёмся вопросом: так кто же на самом-то деле был «механическим кроликом» в перформансе?

Здесь можно порассуждать о метафоре «механического кролика».

Механический — значит, не живой. В терминологии XXI-го века попросту запрограммированный: на успех, на эффективность, на тайм-менеджмент, на еще какую-то корпоративную стратегию по манипулированию личностью и по её заманиванию в иллюзии управления, то в реальных корпоративных играх, то в кибер-играх, созданных всё теми же корпорациями.

Механический — это референс на «Метрополис» Фрица Ланга, где впервые появляется механический человек, наводящий ужас, гипнотизирующий сознание, подчиняющий волю, нарушающий человеческую самоидентификацию. Власть механики прошлого века транспонируется во власть кибермеханики века нынешнего. Не случайно действие перформанса происходит в декорациях «Абстрактного сюрреализма», художественного проекта Любы Токаревой, Bondero и Ирины Бережко, который переосмысляет власть киберпространства и старается сформулировать новые цели человечества в выходе на новый уровень приватности и эмоционального дауншифтинга.

Название перформанса было инспирировано картиной «Искушение механического кролика» Ирины Бережко. На этом вполне сюрреалистическом полотне яблоко познания добра и зла механическому кролику — а на деле, кролику самому обыкновенному, но только затянутому в скафандр, — протягивает человек, чья голова съедена медузой-корнеротом. Корнероты, как известно, ослепляют. То есть, человек уже не видит ни кого он искушает, ни чем он это делает.

Поэтому для перформанса «Искушение механического кролика» была выбрана морковь. Морковь содержит кератин и улучшает зрение. Возможно, поев моркови, человек избавится от обывательской слепоты и обратит свой взор на яблоко. Решит для себя наконец вопрос добра и зла. И, возможно, как сказано в «Дарах и жертвах храму бога Хаоса», выйдет из метафизики любви к ближнему в метафизику своеволия. То есть, заодно избавится и от двух тысяч лет ослепления самым раскрученным в мире брендом — брендом христианской церкви.

Остаётся всего один вопрос. Кто же на самом деле такой белый кролик? Девственно чистый, необремененный знанием о системе и эвакуированный «из этого попадалова».

Но на этот вопрос читателю предлагается дать ответ самостоятельно.