Возвращение Резидента

Розаныч был англичанином. Это сразу бросалось в глаза: весь в чёрном, элегантен, невозмутим и лишь снобистски подёргивает белым носиком. Вылитый денди с берегов туманного Альбиона! Его благородное происхождение подтверждалось и историей появления Розаныча в Одессе: его нашли в полях.

Колосилась рожь, зацветала кукуруза, и в это прекрасное летнее время по загородному шоссе ехала машина с одной одесской семьёй. Мама была за рулем, рядом с мамой сидела бабушка, а на заднем сиденье расположился папа и девочка лет восьми. Вдруг девочка захотела в туалет, и машина остановилась у обочины, как раз напротив большого лопуха. Именно там и отдыхал в знойный рабочий полдень Розаныч.

Девочку звали Софа. У нее были два хвостика на голове и рюкзачок с талантами за плечами. Она была очень энергичной девочкой и решительно направилась к лопуху. Но когда увидела под лопухом чёрного кролика с белым носиком, то от неожиданности забыла, зачем шла, и удивленно воскликнула:

— Как тебя зовут?!
"I don't know," — ответил чёрный кролик, и это была чистая правда, потому что тогда он еще не знал, что станет Розанычем.
— Вот это да! — удивилась Софа. — А разве кролики умеют разговаривать? Тем более, по-английски?
"Do you speak English?" — флегматично ответил вопросом на вопрос длинноухий британский беженец.
— Мама! Папа! Баба! — завопила тут Софа и кинулась к машине. — Я нашла кролика, который говорит по-английски!
— Этого не может быть! — категорично возразила бабушка.
— А?! Что?! Говори громче! — потребовал папа.
— Отлично, — сказала мама, — мы возьмём его с собой, он будет заниматься с тобой английским!

Так Розаныч попал в одесскую семью. С одной стороны, это был головокружительный взлёт по карьерной лестнице: ведь большинство кроликов начинают с зоомагазина, и лишь оттуда, после долгого просиживания штанов в рабочей клетке, попадают в чей-то дом. Розаныча с туманного Альбиона миновала эта унылая участь. Но, с другой стороны, Розаныч попал не в простую семью. Тут всё было сложно.

Во-первых, папа. Папа, как можно было догадаться по первой главе, был глуховат. Когда он наконец-то услышал, что теперь ему придётся жить в одном доме с кроликом, он обиделся. Дело в том, что папа Софы был художником, и даже художником широко известным — в узких кругах. А потому он любил находиться в центре внимания. С появлением в доме англоговорящего Розаныча звёздная роль папы была ослаблена.

"What's your name?" — неоднократно пытался завести с ним настоящий мужской разговор Розаныч.
— А?! Что?! Говори громче! — орал ему папа в ответ.
В общем, коммуникации не получалось.

Розаныч меж тем садился за традиционный five o'clock tea с мамой и бабушкой, и те уже не обращали на папу и вовсе никакого внимания. В голове папы зрели планы мести.

Далее, среди сложностей бытия в доме была бабушка. Она была слишком категорична.

"Have you got a sister or a brother?" — поддерживал разговор за столом Розаныч, обращаясь к бабушке.
— Да какие там братья и сестры, — резко парировала бабушка, — все люди идиоты!

Розаныч бабушку побаивался. И не он один. Бабушка была сурова, хотя справедлива, и в её присутствии все старались больше помалкивать. Зато бабушка часто отсутствовала. Она любила путешествовать. Во время бабушкиного отсутствия Розаныч болтал с мамой.

Мама учила английский язык с детства: в школе, в университете, на специальных курсах, дома и даже на работе. Но однажды она поехала в Лондон, и тамошние англичане совершенно сбили её с толку: они говорили на каком-то совершенно другом английском — не на том, который всю жизнь учила мама. Конечно, на свете ещё оставались турки, египтяне, индусы и много других народов, знающих, как говорить по-английски, чтоб тебя понимали. Но разве все они могли сравниться с Розанычем? С точки зрения мамы, Розаныч был идеальным собеседником: несмотря на свой британский акцент, он говорил по-английски мед-лен-но. Мама успевала его понимать. А Розаныч, естественно, понимал маму.

"The nice weather's today, isn't it?" — обычно начинал беседу с мамой Розаныч.
"Oh, yes, it is, the weather is really fine," — отвечала мама, даже если за окном дождь лил как из ведра.
"I don't mind walking in the rain," — продолжал Розаныч. — "What about you? Would you mind walking with me?"
"I'd be delighted," Mom replied, "but what if you take Sofa instead of me? Actually it's her, not me, needs to learn English. And I'm busy right now. Unfortunately."
"Ok," Rozanych said, "I will take Sofa instead of you."

И он семенил в комнату Софы, ждал, пока та соберёт свой рюкзачок с талантами, чтобы пойти на прогулку в парк, и мрачнел. Конечно, по такому чёрному кролику, как Розаныч, трудно было заметить, что он мрачнеет. Тем не менее, это было именно так.

Причиной мрачности Розаныча была Софа. Нет, эта весёлая, подвижная и очень добрая девочка не делала ничего такого, что могло бы обидеть кролика. Обычного кролика. Но Розаныч ведь был не обычным. Это и сыграло роковую роль.

Дело было в том, что Софа сама очень любила болтать. Она буквально трещала без умолку. По-русски, не по-английски. К тому же, она никогда никого не слышала и не слушала. Вот стоило ей только рот раскрыть, как все остальные могли лишь в рот воды набрать. Так происходило изо дня в день, всё лето и осень напролёт: Розаныч шёл на прогулку с Софой, но вместо того, чтобы учить её английскому, молчал всю дорогу как убитый, а когда возвращался домой, то после полученного лингвистического шока много ел и долго спал. И, конечно, толстел.

А в это самое время мама проверяла у Софы знания по английскому языку и с растущим неудовольствием отмечала, что улучшений нет. Она отмечала это, рассуждая сама с собой и повторяя имя Розаныча. И, конечно же, это слышал папа.

Как же он мог слышать, если был глуховат? А дело в том, что папа был глуховат особенным образом: он не слышал ничего из того, чего не хотел слышать, а вот то, что ему было нужно узнать, папа всегда слышал отлично. И папа понял, что его час настал.

— Слушай, — стал говорить папа маме все чаще, — какой толк от этого зайца? Мы его взяли, чтобы он учил Софу английскому, а он только ест за троих, а ничему не учит! Надо от него избавиться! Зачем кормить тунеядца? Так и самим скоро есть будет нечего.

Мама, конечно же, сначала поражалась негуманному отношению папы к животному. Но постепенно стала задумываться над его словами. Ведь он повторял их по сто раз на дню! К тому же, мама, с её идеалами осознанного материнства, старалась всё в жизни Софы организовать с пользой. Польза Розаныча в маминых глазах с каждым днем всё больше стремилась к нулю. Тучи сгущались над головой чёрного кролика. Шёл первый день зимы.

И вот, утром одного далеко не прекрасного декабрьского понедельника, мама, в очередной раз выслушав от Софы вместо выученного английского какое-то невнятное бормотание, а затем в очередной раз выслушав очень внятное бормотание папы по поводу объедающего семью зайца, отправила Софу в школу и решительно достала с балкона переносную клетку для животных. Под одобрительное бормотание папы мама пригласила в клетку Розаныча.

"We need to go somewhere," said Mom, "it's not far from here, but we'll go by car."
"Of course," Rozanych answered and went into the animal box.
Маме стало жаль кролика. Казалось, он понял, что больше никогда уже сюда не вернется. Он обернулся и в последний раз обвёл тоскливым взглядом кухню, где его так хорошо кормили. Но мама взяла себя в руки, захлопнула дверцу клетки и вышла с Розанычем из квартиры.

Когда Софа вернулась домой из школы, она не заметила пропажи Розаныча. И это было естественно: кормила и поила кролика мама, расчёсывала ему шерсть тоже мама, да и выпускала Розаныча провeтриться на балкон опять-таки мама. Поэтому Софа, пообедав в кухне и не увидав там кролика, решила, что мама, перед тем, как уйти на работу, отправила Розаныча погулять на балкон.

«Вообще-то, сегодня холодно, — на секунду задумалась Софа, — надо будет забрать его оттуда через полчасика. А пока посмотрю сериал!» И она, как обычно, села смотреть свой любимый сериал «Девочка-вампир», сто третью серию. А потом сто четвертую, сто пятую, сто шестую и даже сто седьмую. Но в середине сто седьмой серии приехала бабушка.

Бабушка вернулась из путешествия по Трансильвании и привезла Софе в подарок зубы Дракулы. Взамен она тут же приказала выключить кино про вампиров, потому что у неё и так переизбыток впечатлений.
— А знаешь, Ба, — вдруг выпалила Софа, надевая вампирские зубы, — сейчас я пойду и укушу Розаныча!
— А смысл? — хитро прищурилась бабушка. — Кролик всё равно не станет вампиром, он травоядный.
Бабушка была в теме. Трансильвания сделала из неё человека.

Тем не менее, Софа решительно распахнула балконную дверь и прошипела:
— Розаныч! Выходи! Я, ужасный вампир, прилетел за тобой!
Само собой, на зов никто не вышел.
— Боишься, партизаныч! — завопила Софа. — Тебе от меня не уйти!
И она сама выскочила на балкон. Но на балконе никого не было.
— Баба! Папа! — выплюнув вампирские зубы, Софа пулей влетела в квартиру. — Розаныч пропал!

Папа в это время, как обычно, лежал на диване у себя в комнате и ждал вдохновения. Вдохновение залетало в гости нечасто. Но папа, конечно же, не мог допустить, чтобы домочадцы считали, что он лежит просто так. Поэтому во время лежания папа изображал думы: хмурил брови, морщил нос и разговаривал сам с собой.

О возвращении бабушки и о совпавшей с этим прискорбным событием пропаже Розаныча папа услышал тогда, когда в доме уже всё стояло вверх дном, а последним оплотом тишины и покоя оставалась папина комната, в которую в конце концов ворвалась Софа с бабушкой. Софа рыдала. На бабушке почему-то были вампирские зубы. Папа на минуту потерял дар речи, а потом даже почувствовал вдохновение. Но Софе и бабушке было не до художественных высказываний папы.

Тогда папа сделал вид, что страшно переживает. Это, в принципе, было правдой: от близкого присутствия бабушки папа всегда начинал переживать, так как бабушка была проницательной и, несмотря на все папины уловки по изображению дум, прекрасно понимала, что он просто так лежит на диване.

Тут вернулась с работы мама. Она тоже сделала вид, что крайне обеспокоена всем происходящим. И это, в принципе, тоже было правдой, потому что, как только в доме появлялась бабушка, мама теряла покой, так как бабушка постоянно давала маме ценные советы.

Бабушка тут же посоветовала отправить по следу Розаныча соседскую овчарку Изольду. Изольда обнюхала в кухне миску Розаныча, пожевала сено, погрызла морковку и взяла след. Вся семья шла след в след за Изольдой. Но как только вышли из подъезда на улицу, Изольда сорвалась с цепи и бросилась вслед за чёрной кошкой: для собак нет разницы между котами и кроликами.

Бабушка дала новый ценный совет: обратиться в полицию. В полиции на заявление о пропавшем кролике порекомендовали завести нового, а проводить следственный эксперимент, приглашать понятых и снимать отпечатки лап отказались.

Наконец, бабушка посоветовала позвонить в Интерпол, так как Розаныч — британский поданный, без вести пропавший в степях Украины. Мама дозванивалась в Интерпол битый час, но когда ей наконец ответили, из трубки посыпалась очень быстрая английская речь, такая же, как в Лондоне, и мама не поняла ни слова.

Надежды найти Розаныча таяли, словно первый снег.

Бабушка что-то подозревала и решила собирать улики. Дело в том, что во время путешествия по Трансильвании бабушка прочитала голливудский сценарий «Шерлок Холмс и проклятие Дракулы». И теперь повсюду чуяла кровожадный дух преступления, которое можно раскрыть дедуктивным методом.

Вечером, накануне Дня Святого Николая, Софа положила носок для подарков у подушки и легла спать пораньше. В это же время мама с папой закрылись в кухне и шептались. При этом папин шёпот был театральным. Но не потому, что папа любил Станиславского. Просто глухие люди шепчут громко. Бабушка, которая подслушивала в коридоре, смогла понять, что речь шла о Розаныче.

— Ему там лучше, — бубнил папа, — он же там среди своих.
Мама отвечала неслышно. Но иногда она всхлипывала.

Бабушка поняла, что мама с папой имеют прямое отношение к пропаже Розаныча. Но в деле исчезновения чёрного кролика оставались белые пятна.

Тем временем Софе снился сон. Во сне к ней пришел Святой Николай. Он был с длинной бородой и мешком с подарками.

— Привет, Святой Николай, — сказала ему Софа, — я знаю, ты приносишь детям подарки за хорошее поведение. Я вела себя хорошо. Но я могу отказаться от подарков, если ты мне скажешь, где мой кролик.

— Привет, Софа, — ответил девочке Святой Николай, — к сожалению, это никому не известно. Я знаю только то, что Розаныч исчез не случайно. Ты не учила английский язык, это и стало причиной его пропажи. Если ты хочешь, чтобы он вернулся, тебе надо срочно исправиться.

Больше Святой Николай ничего не сказал. Он достал из своего мешка маленького чёрного зайчика — брелок для Софиного рюкзачка с талантами, — и положил его в её носок для подарков. Туда же он спрятал записку.

До утра Софе больше ничего не снилось. А утром, когда мама пришла будить её в школу, они вместе решили посмотреть, принёс ли что-нибудь Святой Николай. Софа совсем не удивилась, доставая из носка маленького чёрного зайчика — брелок для рюкзачка. Зато очень удивилась мама, когда дочка, вытащив из носка записку и развернув её, прочитала с чистейшим британским акцентом: "I will be back."

Нацепив брелок на рюкзачок с талантами, Софа отправилась в школу. Теперь она учила английский, как заводная. Даже дома. Это отвлекало ее от грустных мыслей. Она представляла себе, что маленький чёрный зайчик на рюкзачке — это Розаныч. И разыгрывала с ним все заданные в школе диалоги.

"I can't find my pen," — обращалась Софа к брелку.
"Look in the bag," — отвечала она вместо чёрного зайчика, как если бы тот был Розанычем.
"It isn't there," — продолжала Софа.
"Look under the pillow!" she replied as if she was Rozanych."Here it is! Thank you!" Sofa finished the dialog and took up the next one.

Через неделю в школе проходил открытый урок по английскому. Софа отвечала лучше всех, получила двенадцать и даже на перемене продолжала искать бутерброд по-английски. Мама гордилась Софой. Это был триумф. По дороге из школы домой мама сказала, что теперь, раз Софа такая умница, Дед Мороз обязательно сделает ей какой-нибудь волшебный подарок на Новый год.

— Да, — уверенно кивнула Софа в ответ, — он вернет мне Розаныча. Так обещал Святой Николай!

Мама прикусила язык и всю остальную дорогу до дома молчала.

Приближался Новый год. Бабушка продолжала собирать улики и наблюдать за тем, как разворачивались события. События разворачивались стремительно.

28-го декабря бабушка вышла на балкон подышать свежим воздухом и заметила там отсутствие переносной клетки для животных. Это была пропавшая улика: Розаныча увезли из дома в этой клетке!

В порыве открытия бабушка бросилась к комнате папы, который, как обычно, лежал на диване и изображал думы. Но тут же остановилась.

«Папа вряд ли покинул бы диван ради каких-то передвижений в пространстве, — резонно рассудила бабушка, — тем более, папа не стал бы бегать с кроликом в клетке. Значит, это сделала мама!»

Бабушка почувствовала себя Miss Marple: улики собраны, выводы сделаны, пора назвать имя преступника. Однако, прежде чем предъявлять обвинение, она задумалась.

«Итак, мама увезла Розаныча. Но куда?! — бабушка лихорадочно рылась в памяти. — Да! Точно! Папа же говорил, что теперь Розаныч среди своих. Неужели же мама отправила кролика на его историческую родину, в Англию?»

От этой версии бабушка сразу же отказалась: всё-таки она знала маму давно, с рождения, и была уверена, что её дочь не смогла бы так быстро оформить международный перелёт для кролика, даже и для англоговорящего британского поданного. С этим не справилась бы даже сама бабушка, хотя у неё, в отличие от мамы, были большие связи.

Где же ещё были свои Розаныча? В Посольстве Великобритании? Но оно находится в Киеве. В Киев мама точно не ездила: в отсутствие бабушки она бы ни за что не отлучилась так далеко от дома, зная, что Софа останется без присмотра взрослых — ведь лежащий на диване папа взрослым не считается.

«Так-так-так, — быстро соображала бабушка, — кого обычно называют своими такие инфантильные субъекты без национальной идеи как папа? Конечно же, дальних родственников!» И дедуктивным методом бабушка пришла к заключению, что Розаныча отвезли на кроличью ферму. Оставался только один вопрос: где эта ферма?

29-го декабря папа с третьей попытки всё-таки встал с дивана, чтобы сходить за ёлкой. Мама была как на иголках: Софа уже всем сообщила, что в новогоднюю ночь под ёлкой обязательно появится Розаныч, и жизнь в доме пойдет по-прежнему. Мама нервничала.

30-го декабря мама уехала на целый день «по делам», никому не сказав куда и зачем. У бабушки были свои предположения на этот счёт, но она продолжала наблюдать.

Мама вернулась мрачная, и вечером они с папой опять долго шептались в кухне, но в этот раз бабушка не подслушивала, потому что наряжала с Софой ёлку.

Наступило 31-е декабря. Софа написала письмо Деду Морозу на английском языке и положила под ёлку. В письме было сказано: "Dear Santa! I'd wish my Rozanych rabbit come back!"

До конца дня все резали оливье и сосредоточенно ждали.

Когда куранты стали бить новогоднюю полночь, семья собралась вокруг ноутбука. По интернету показывали Президента. Президент стоял под ёлкой и говорил речь. Рядом с Президентом сидел Розаныч и переводил речь Президента на английский язык.

Бабушка ничуть не усомнилась в дедуктивном методе: Администрация Президента, где оказался в новогоднюю ночь Розаныч, была в метафорическом смысле кроличьей фермой, и Розаныч определенно был там среди своих. Как он туда попал? Мама могла передать его через избирательный участок в Одессе, это же так просто! Но дедуктивный метод, увы, не решал семейных проблем. Новогодние праздники были безнадежно испорчены.

Софа обиделась на Деда Мороза, потому что он, очевидно, либо не знал английского, либо рассердился на Софу за то, что она в письме назвала его Сантой. В любом случае, Дед Мороз не вернул ей Розаныча, а значит, решила Софа, сколько английский ни учи, а чудес на свете не бывает. Софа была разочарована и близка к тому, чтобы заявить: «Дед Мороз умер».

Мама всё больше мрачнела. Хотя никто не предъявлял ей никаких обвинений, она чувствовала себя виноватой во всем. У мамы начинался кризис среднего возраста.

А вот папа… к папе пришло вдохновение!

Увидев Розаныча в новом контексте и дискурсе, папа решил создать цикл живописных полотен про Розаныча. И немедля приступил к исполнению. За месяц папа написал сорок картин маслом. Среди них были: «Розаныч с жемчужной серёжкой», «Розаныч на баррикадах», «Искушение Святого Розаныча», «Дора Маар с Розанычем», «Че Розаныч», «Десять Розанычей» и другие.

Дом превратился в сущий ад: повсюду стояли картины, и со всех сторон на Софу, маму и бабушку смотрел самый разнообразный Розаныч, лишний раз напоминая всем троим, что кролики — это не только ценный мех.

Напряженность в доме росла. От «розанычей» в масле нужно было срочно избавиться.

Весь февраль папа и мама пытались продать эти картины в Одессе. В ход шли все маркетинговые уловки. Особый расчёт возлагался на День Святого Валентина и живописный шедевр «Поцелуй Розаныча». Но увы, одесские коллекционеры и аматоры не проявляли никакого интереса к новым полотнам папы.

И тогда бабушка, у которой повсюду были большие связи, организовала папе выставку в Национальном художественном музее, в Киеве.

Выставку решили приурочить к 8 марта: ведь, как известно, женщины любят цветы, преимущественно розы, так почему бы не подарить им в честь Женского дня целый букет «розанычей»? Кстати, мама в свое время дала имя Розанычу как раз в честь розы, «черной розы — эмблемы печали», но, чтобы всё не было так печально, решила в лучших традициях матриархата называть его уважительно — Розаныч.

В начале марта вся семья отправилась в столицу, готовить праздничную выставку в музее.

Развеску картин папа проводил сам. Ему помогала Софа, она ведь тоже была художница, даже училась в художественной школе.

Когда все «розанычи» висели по стенам аккуратными рядами, в выставочный зал пришла мама с бабушкой. Мама сфотографировала экспозицию и написала пресс-релиз. А бабушка, у которой, как известно, были большие связи, тут же распространила информацию о «выставке века» среди самого широкого круга национальных элит.

На вернисаже был аншлаг. Яблоку негде было упасть. Хотя яблок на фуршете не было. Зато были ананасы, рябчики и шампанское. Гости пили, жевали и глубокомысленно рассматривали «розанычей». Папа дал интервью центральным каналам телевидения. Искусствоведы сказали речи о важной роли Розаныча в современном искусстве под громкие и продолжительные аплодисменты, перешедшие в овации.

Вдруг дверь открылась, на пороге выставки стоял Президент, рядом с Президентом стоял Розаныч.

В зале наступила минута молчания, и в этой мёртвой тишине Президент тоже замер. Зато Розаныч был оживлён: он объяснял картины мёртвому Президенту, проводя его вдоль полотен, на каждом из которых был изображен Розаныч.

Возле картины «Че Розаныч» Президент вдруг ожил. Он что-то пошептал Розанычу в его длинное ухо. Розаныч повернулся к папе и спросил:

"How much?"
— А?! Что?! Говори громче! — как обычно, изображал глухого папа, хотя отлично услышал и понял вопрос. Он просто набивал себе цену.
Тогда Президент вновь пошептал Розанычу. Розаныч огласил, теперь уже для всех:
"Mister President will buy all these paintings. For $1 000 000 dollars."

В зале повисла неловкая пауза. Только искусствоведы ахнули, один за другим, и по залу пронеслось: «Ахахахахахах!»

Папа, который теперь не только всё слышал, но даже всё понимал по-английски, бросился к Розанычу, пожал ему лапу и стал просить у него прощения за былое. И за думы тоже.

"It's ok," Rozanych replied, "we are the best friends!"

Мама тут же расплакалась и попыталась погладить Розаныча. Но он вежливо уклонился.

"Forgive me ple-e-ease," Mom sobed to Rozanych, "I didn't want you to leave us, just because of this English, you understa-а-а-nd…"

И мама продолжала безутешно рыдать на глазах у всех. Тогда Розаныч сам погладил маму и рассказал всем, что это именно мама дала ему путёвку в жизнь, разрешив Софе забрать его из-под большого лопуха на дороге. А потом мама и вовсе открыла перед ним новые горизонты, отправив его в Администрацию Президента через одесский избирательный участок.

В этот момент бабушка с гордостью посмотрела по сторонам и зааплодировала: не столько потому, что Розаныч избавил маму от чувства вины, сколько оттого, что дедуктивный метод отлично сработал.

Все вокруг тоже прекрасно поняли рассказ Розаныча, но вовсе не потому, что хорошо знали английский, а потому, что на этот раз переводил Президент: с английского на русский Президент слово в слово перевел речь Розаныча, называя его Резидентом.

А в конце Президент добавил, что в ближайшее время состоится государственная операция «Возвращение Резидента»: Розаныч поедет на свою историческую родину, в Англию, во главе дипломатической миссии Украины.

Тут зааплодировали уже все. А Розаныч обратился к Софе, маме, папе и бабушке с официальным предложением сопровождать его в Лондон.

Софа запрыгала на одной ножке, чуть не уронив на пол свой рюкзачок с талантами. Она была абсолютно счастлива, потому что теперь-то уж точно знала, что всё-таки не зря учила английский.

Мама перестала плакать и даже заулыбалась: для неё поездка в Лондон вместе с Розанычем станет реваншем перед англичанами и их непонятным английским, а кроме того, путешествие обязательно избавит её от кризиса среднего возраста.

Для бабушки путешествия вообще были страстью всей жизни, к тому же, она еще не бывала в Лондоне, поэтому она тоже очень благосклонно отнеслась к приглашению Розаныча.

А папа… папа еще раз пожал Розанычу лапу, но сказал, что он сделал всё, что мог, и теперь ему лучше будет вернуться домой, чтобы не оставлять квартиру в Одессе без присмотра. На самом деле, папа, конечно же, больше всего на свете хотел спокойно лежать на диване. Теперь он мог даже не изображать думы. Просто лежать. С чистой совестью.

февраль 2018